Каждая эпоха имеет свой облик, неповторимый и нелегко замечаемый своими современниками. Нередко именно кисти художника приходится выразить на полотне то, что лишь угадывается, но не находит еще четкого выражения. Давид не случайно с жадностью писал портрет мадам Рекамье: за нею он различал новые характеры и судьбы, новое обличие эпохи. Даже то, что художник пишет не депутатов, не политиков, а хозяйку модного салона, было знамение времени: раньше первый живописец страны писал либо королевскую семью, либо революционеров.
Сама мадам Рекамье, прославленная тонким умом и красотой, хозяйка знаменитого салона, обладала судьбой и положением, которые редко можно было встретить в прошлые годы. Дочь откупщика, жена банкира, соединившая в своем салоне последних оставшихся в живых аристократов, сливки новой знати, литераторов и политиков, музыкантов и ученых, она умела царить над всеми и восхищать всех. В ней причудливо сочетались циничная трезвость с романтической восторженностью. Дитя своего века, она обладала разумом свободным и разочарованным, умела все понимать и всему радоваться, не увлекаясь ничем всерьез.
Давид писал свою героиню в греческом стиле, полулежащей на легком канапе, своими очертаниями напоминавшем греческие ложа. Певучие строгие линии пронизывали все в картине, объединяли тело и предметы; мебель становилась украшением человека, как платье и драгоценности. В светильнике, в изгибе спинки канапе было спокойное равновесие, неотрывное от человека. Обнаженные руки, шея и ступни маленьких ног были совершенны, как у богини. И лицо женщины, царившее на холсте, причудливо сочетало в себе живость парижанки с правильностью черт статуи.
Оливковые, тускло-золотистые, серо-стальные тона придавали полотну сдержанность и достоинство, будто отблеск древних мраморов падал в эту парижскую комнату.
Назад